"Младенцы и маленькие дети - это институт исследования и развития человечества", - утверждает психолог Элисон Гопник. Ее исследование посвящено сложным умственным расчетам, которые дети производят, и решениям, которые они принимают во время игр.
Что происходит в голове у этого ребенка? Если бы вы задали этот вопрос 30 лет назад, большинство людей, включая психологов, ответили бы, что сознание ребенка иррационально, нелогично, что ребенок эгоцентричен, не может смотреть на вещи глазами другого человека или понимать причинно-следственные связи. За последние 20 лет возрастная психология абсолютно перевернула эту картину. Так, в каком-то смысле мы думаем, что мысли этого ребенка подобны измышлениям ярчайших ученых.
Приведу пример. Одной из тем, над которой этот ребенок, возможно, задумался, которая у него сейчас на уме, может быть вопрос "Что происходит в голове у другого ребенка?" В конце концов, одна из самых сложных задач для нас для всех – понять, что другие люди думают и чувствуют. И может быть, сложнейшая задача – осознать, чувства и мысли других людей могут в какой-то мере отличаться от наших собственных. Любой, кто интересуется политикой, может подтвердить, насколько сложно бывает другим людям это понять. Мы хотели узнать, могут ли младенцы и маленькие дети понять эту глубокую мысль о других людях. И вот вопрос: как мы их спросим? Младенцы ведь не говорят, а если попросить трехлетнего ребенка рассказать, о чем он думает, то получишь прекрасный поток сознания на тему пони, дней рождений и всего такого. Так как нам задать им этот вопрос?
Палочкой-выручалочкой для нас стала брокколи. Что мы сделали – мы это я и одна из моих студенток Бетти Рапачоли – дали младенцам две тарелки с едой: на одной была сырая брокколи, на другой – вкуснейшее печенье. Все дети, даже в Беркли, любят печенье и не любят сырую брокколи. (Смех) Так вот, Бетти пробовала еду из каждой тарелки, а потом показывала, нравится ей эта еда или нет. В половине случаев она вела себя так, будто ей понравилось печенье и не понравилась брокколи – так же, как поступил бы на ее месте ребенок и любой другой нормальный человек. Но в другой половине случаев она пробовала брокколи и говорила: «Ммм, брокколи, я съела брокколи, ммм». А потом брала печенье и говорила: «Ой, фу, печенье, я съела печенье, фу». То есть вела себя прямо противоположно ожиданиям ребенка. Мы провели этот тест на детях в возрасте 1 года и 3 месяцев и 1,5 лет. А потом она протягивала руку и просила: Дай мне что-нибудь?»
Итак, вопрос: что давали ей дети? То, что им нравилось, или то, что нравилось ей? Интересно то, что 1,5 годовалые дети, едва ли умеющие ходить и говорить, отдавали ей печенье, если ей нравилось печенье, и брокколи, если ей нравилась брокколи. С другой стороны, дети 1 года и 3 месяцев долго наблюдали за тем, что она показывает, как ей нравится брокколи, но не могли этого понять. И после того, как они долго смотрели на это, они отдавали ей печенье, потому что думали, что оно всем нравится. Из этого вытекают две замечательные мыли. Первая: 1,5 годовалые дети уже владеют глубоким осознанием того, что людям не всегда нравятся одинаковые вещи. И более того, они чувствуют, что должны помочь человеку и дать ему то, что он хочет.
И еще замечательнее то, что дети 1 года и 3 месяцев не знают этого, потому можно предположить, что 1,5 годовалые дети поняли этот глубокую, важную мысль о человеческой натуре всего за три месяца. Таким образом, дети знают и выучивают больше, чем мы когда-либо предполагали. И это одно из сотен и сотен исследований, проведенных за последние 20 лет, которое действительно демонстрирует это.
Вопрос, который у вас, возможно, возник: "Почему дети так много изучают, и как возможно выучить так много за такой короткий срок?" Я имею в виду, что если взглянуть на ребенка поверхностно, то он кажется довольно бесполезным существом. И, на самом деле, во многих случаях они более, чем бесполезны, потому что мы вынуждены вкладывать в них столько времени и сил только для того, чтобы они жили. Но если мы обратимся к эволюции за ответом на вопрос, почему мы тратим столько времени на заботу о бесполезных детях, окажется, что у нее есть ответ. Если мы рассмотрим разные виды животных, не только нас, приматов, но также млекопитающих, птиц, даже сумчатых, как кенгруру и вомбаты, окажется, что существует связь между тем, как долго длится детство у животного определенного вида и величиной его мозга по отношению к телу, тем, насколько животное умно и как хорошо умеет приспосабливаться.
Примером среди птиц могут являться вот эти виды. Слева видим новокаледонского ворона. А вороны и другие семейства врановых, грачи и т.д. -- невероятно умные птицы. Они такие же умные, как и шимпанзе в каком-то смысле. А вот ворон на обложке журнала "Сайнс" ("Наука"), он научился использовать инструмент для добычи пищи. Справа наш друг - домашний петух. А куры, как и утки, гуси и индейки обычно глупы, как пробки. У них очень, очень хорошо получается клевать корм и ничего больше. Так вот, обнаруживается, что птенцы новокаледонского ворона долго остаются птенцами. Мамы кормят их, вкладывая в их раскрытые клювики червяков в течение двух лет, что по птичьим меркам довольно большой период. В то время как цыплята вырастают за пару месяцев. Выходит, что детство – ответ на вопрос, почему ворон попадает на обложку научного журнала, а курица – в суп.
Есть что-то в идее о том, что длительное детство как-то связано со знаниями и обучением. Ну, как бы мы это объяснили? Некоторые животные, как курицы, идеально подходят для выполнения какого-то одного действия. То есть, они отлично справляются с клевом зерна в определенной обстановке. Другие, как вороны, ни в чем особенно не выделяются, но они крайне здорово обучаются законам других различных обстановок.
И, разумеется, мы, люди, далеко ушли в развитии от ворон. Наш мозг относительно нашего тела гораздо больше, чем у других животных. Мы умнее, мы лучше приспосабливаемся, можем большему обучиться, выживаем в различных обстановках, наш вид распространился по всему миру, и мы даже вышли за его пределы – в космос. И наши дети зависят от нас гораздо дольше, чем детеныши других видов животных. Моему сыну 23. (Смех) И по крайней мере, до этого возраста мы все еще вкладываем червячков в их раскрытые клювики.
Хорошо, почему мы видим эту зависимость? Ну, есть теория, что эта стратегия, стратегия обучения – крайне сильная, мощная стратегия преуспевания в этом мире, но у нее есть один большой недостаток. И этот большой недостаток заключается в том, что пока все не выучишь, ты беспомощен. Вы же не хотели бы оказаться в ситуации, когда на вас нацелился мастодонт, а вы рассуждаете: «Использовать мне рогатку или копье?» Такие вещи лучше знать до того, как мастодонт вообще появится. И тем, как эту проблему решила эволюция, оказывается разделение труда. Дело в том, что у нас есть период детства, период защищенности. Нам ничего не нужно уметь. Все, что нужно, это учиться. А потом во взрослом возрасте мы можем все, чему научились в детстве, применять в большом мире.
Если мы посмотрим на дело с такой позиции, то получится, что младенцы и дети – это институт исследования и развития человечества. Они защищенные счастливчики, которые имеют возможность просто учиться и придумывать новое, а мы – производство и маркетинг. Мы берем то, чему научились в детстве, и воплощаем это в жизнь. С другой стороны, вместо того, чтобы смотреть на детей, как на недовзрослых, мы должны думать о них, как о другой стадии развития того же вида – что-то вроде гусениц и бабочек – только дети - это прекрасные бабочки, порхающие по саду и исследующие его, а мы – гусеницы, ползущие по длинной, узкой дорожке нашей взрослой жизни.
Если это правда, если дети созданы для обучения – а эволюция доказывает, что именного для того они и созданы – следует полагать, что они обладают мощными механизмами обучения. На деле, детский мозг представляется мощнейшим компьютером на земле. Но настоящие компьютеры стали гораздо лучше. И в нашем понимании механического обучения произошла революция. И все благодаря идеям преподобного Томаса Байеса, статистика и математика 18 века. И главное, что сделал Байес, это предложил математическую модель, основанную на теории вероятности, описывающую то, как ученые совершают открытия. Итак, прежде всего ученые выдвигают свое предположение – гипотезу. Они ее проверяют, находя ее доказательства. Доказательства заставляют их изменить гипотезу. Затем они проверяют новую гипотезу и так далее. Байес показал этот путь математически. А математика – основа лучших программ по обучению машин, которые у нас есть. И приблизительно 10 лет назад я предположила, что дети могут действовать согласно той же схеме.
Итак, если вы хотите узнать, какие мысли отражаются в этих хорошеньких карих глазках, я думаю, все происходит приблизительно так. Вот записи преподобного Байеса. Я думаю, дети выполняют эти сложные вычисления с условной вероятностью, повторяя их раз за разом, чтобы понять, как работает мир. Ладно, продемонстрировать это еще сложнее. Потому что если вы попросите взрослого просчитать статистику, вы поставите большинство в тупик. Как так получается, что дети могут это просчитывать?
Чтобы проверить гипотезу, мы использовали так называемый «световой детектор». Это коробка, которая светится и проигрывает музыку, когда на нее ставят определенные предметы. И, используя этот простой механизм, наша и другие лаборатории провели много исследований, которые показали, как хорошо дети справляются с обучением. Я расскажу только об одном эксперименте, который мы провели с моим студентом Тумаром Кушнером. Если бы я показала вам этот детектор, вы бы подумали, что для его работы необходимо положить на него брусочек. Но на самом деле, все не так просто. Если вы помашете брусочком над детектором, нечто, что бы вы никогда не подумали сделать сначала, детектор активируется два раза из трех. В то время как если вы сделаете разумную вещь – положите брусочек на детектор, он активируется только в 2 случаях из 6. Таким образом, менее разумная гипотеза подтверждается большими доказательствами. Помахать брусочком эффективнее, чем просто положить его. Вот, что мы сделали. Мы показали четырехлетним детям пример и попросили их повторить. И конечно, четырехлетние дети использовали это знание, чтобы применить правильную стратегию и помахать брусочком над детектором.
Есть две очень интересных мысли в связи с этим. Первая – этим детям всего 4 года, как вы помните. Они только учатся считать. Но подсознательно они проводят эти сложные вычисления, которые дают им данные по условной вероятности. И другая очень интересная вещь в том, что они через доказательства проверяют гипотезу об устройстве мира, что нам кажется невероятным. И другие тесты, проведенные в нашей лаборатории, доказывают, что дети приходят к менее очевидной гипотезе лучше, чем взрослые, которым мы давали то же самое задание. Итак, в данных обстоятельствах мы видим, что дети применяют статистику для познания мира, но ученые еще проводят эксперименты, и мы хотели бы посмотреть, проводят ли дети эксперименты. Детские эксперименты мы называем «лезут, куда ни попадя» или «играют».
Существует целый ряд интересных исследований, проведенных в последнее время, которые доказывают, что игра на самом деле является экспериментально-исследовательской программой. Вот одна из лабораторий Кристины Легаре. Кристина использовала наши световые детекторы. Она показывала детям, что желтые брусочки работают, а красные нет, а потом показывала аномальное явление. Вы увидите сейчас, как маленький мальчик делает на этот счет пять гипотез за две минуты.
(Видео) мальчик: А может так? Поставить так же.
Элисон Гопник: Хорошо, первая гипотеза не подтвердилась.
(Смех)
Мальчик: Эта светится, а эта нет.
ЭГ: Хорошо, достал записи эксперимента.
Мальчик: Почему она светится? (Смех) Не знаю.
ЭГ: Любому ученому хорошо знакомо это выражение отчаяния.
(Смех)
Мальчик: А, потому что это должно быть вот так, а это вот как.
ЭГ: Хорошо, вторая гипотеза.
Мальчик: Вот как. Ой.
(Смех)
ЭГ: Вот его следующая идея. Он попросил экспериментатора сделать по-другому, положить одну коробку на другую. Опять не работает.
Мальчик: А, это потому что тут есть свет, а тут нет. Под одной коробкой есть электричество, а под другой нет.
ЭГ: Хорошо, четвертая гипотеза.
Мальчик: Зажглась! Когда четыре кладешь. Если на эту четыре положишь, то горит, а на другую только две нужно.
ЭГ: Хорошо, пятая гипотеза.
Это просто - просто очаровательный и умный мальчик, но открытие Кристины очень типично. Если посмотреть на процесс игры, если детей попросить что-то объяснить, они проведут серию экспериментов. Это oчень типично для четырехлетних детей.
Что значит быть таким существом? Каково быть прекрасной бабочкой, за две минуты проверяющей пять гипотез? Если вернуться к тем же психологам и философам, многие из них говорили, что младенцы и маленькие дети едва ли обладают сознанием, если вообще обладают. Я же думаю, верно прямо противоположное утверждение. Я думаю, дети и младенцы гораздо сознательнее нас, взрослых. Вот, что мы знаем о том, как работает сознание взрослого. Внимание и сознание взрослого человека напоминает прожектор. Если происходит нечто, что мы полагаем относящимся к делу или значимым, мы все свое внимание переключаем на это. Наше сознание концентрируется на одной вещи и выделяет ее особенно ярко, оставляя остальное в темноте. И мы даже знаем, как мозг это делает.
Итак, когда мы обращаем на что-то внимание, префронтальная кора нашего головного мозга, отвечающая за исполнение процессов, посылает сигнал, делающий малую часть нашего мозга более гибкой, пластичной, направленной на обучение, и отключает активность остальной части мозга. Наше внимание очень сфокусировано, направлено на одну цель. Если мы посмотрим на младенцев и маленьких детей, то увидим нечто абсолютно иное. Думаю, сознание младенцев и маленьких детей напоминает маяк, а не прожектор. Младенцы и маленькие дети очень плохо концентрируются на одной вещи. Но очень хорошо воспринимают множество информации из различных источников одновременно. И если действительно взглянуть на их мозг, то можно увидеть, что он заполнен этими нейротрансмиттерами, включающими обучаемость и пластичность, но блокировки пока не ставятся. То есть, когда мы говорим, что дети не умеют концентрироваться, мы в действительности имеем в виду, что они не умеют не концентрироваться. Они не умеют отвлекаться от множества интересных вещей, которые могли бы им что-то поведать, для них важно даже просто смотреть на них. Это вид концентрации, сознания, который мы ожидаем от бабочек, созданных для обучения.
Итак, если мы хотим немного приблизиться к пониманию того, как работает детское сознание, лучшим способом, я думаю, будет подумать о тех случаях, когда мы оказывались в ситуации, в которой никогда не были - влюблялись в кого-то нового, попадали в город, где никогда не бывали. И что же происходит? Наше сознание не сужается, а расширяется, и те три дня в Париже кажутся более наполненными впечатлениями, чем месяцы обычной жизни, где мы ходим, говорим, посещаем собрания факультета в нашем городе. И, кстати, кофе, великолепный кофе, который вы пили внизу, имитирует эффект детских нейротрансмиттеров. Так вот что значит - быть ребенком? Это как влюбиться в Париже в первый раз после трех двойных экспрессо. (Смех) Это прекрасно, но заставляет просыпаться от плача в три часа утра.
(Смех)
Хорошо быть взрослым, да? Не хочу слишком много говорить о том, какие дети замечательные. Взрослым быть тоже хорошо. Мы можем сами завязать шнурки и переходить улицу без помощи. И это очень разумно с нашей стороны, что мы вкладываем много сил в то, чтобы научить детей думать, как взрослых. Но если мы хотим быть похожими на тех бабочек, быть открытыми новым впечатлениям, знаниям, инновациям, иметь хорошее воображение, быть творческими, может быть хотя бы иногда мы, взрослые, должны научиться думать, как дети.
