Ларри Лессиг о том, как закон подавляет творчество
Ларри Лессиг, самый прославленный юрист интернета, вспоминает Джона Филипа Саузу, авторские права на небо и картель АСКАП в своем размышлении о перспективах возрождения творческой культуры.
(Аплодисменты) Я хочу немного поговорить с вами про UGC. Я собираюсь рассказать вам три истории, все ради одного утверждения, которое немного покажет наше освоение UCG для бизнеса. Итак, первая история.
1906. Этот человек, Джон Филлип Сауза, приехал в это место, столицу Соединённых Штатов, разговаривать об этой технологии, о том, что он называл, цитирую, «Говорящие машины». Сауза не был фанатом Говорящих машин. Вот что он сказал. «Эти Говорящие машины сведут на нет творческое развитие музыки в нашей стране. Когда я был мальчиком, летними вечерами у каждого дома вы встретили бы группу молодых людей, поющих песни того времени или старые песни. Сегодня же вы слышите эти дьявольские машины, играющие день и ночь. У нас не останеться голосовых связок,» — сказал Сауза, — «Голосовые связки будут утрачены в процессе эволюции точно так же, как хвост во время становления человека из обезьяны.»
Вот то место, на которое я хочу обратить ваше внимание. Это представление о культуре. Мы могли бы описать её, заимствуя компьютерную терминологию, как культуру для чтения и записи. Это культура, в которой люди участвуют в создании и воссоздании самой культуры. В этом смысле она для чтения и записи. Сауза боялся, что мы потеряем эту возможность из-за этих, цитирую, «дьявольских машин». Они заберут её у нас. И на её месте у нас будет противоположная культура, та, которую можно назвать культурой только для чтения. Культура, где творчество потребляют, но потребители ничего не создают. Нисходящая культура. Культура, находящаяся в собственности. Где голосовые связки миллионов были утрачены.
Сейчас, оглядываясь назад на 20-ый век, хотя бы на то, о чём мы думаем как о, цитирую, «развитых странах», трудно не согласиться с тем, что Сауза был прав. Никогда прежде в истории культуры она не был так профессиональна и никогда так концентрированна. Никогда прежде творчество миллионов не было подавлено так эффективно, и подавлено благодаря, цитирую, «дьявольским машинам». Двадцатый век был тем веком, когда, по крайней мере в тех местах, о которых мы лучше всего знаем, культура перестала быть доступной для записи и осталась только для чтения.
Вторая история. Земля это вид собственности. Это собственность, и она защищена законом. Согласно описанию лорда Блэкстоуна, земля защищена законом о вторжении на частную территорию; предполагается, что защищает землю на всю глубину вниз и на бесконечное протяжение вверх. В принципе это было достаточно хорошей системой на протяжении длительного времени управления землёй, пока не появилась эта технология, и люди начали размышлять, вторгались ли эти устройства на частную территорию, пролетая без согласования прав над фермерскими угодьями во время своего путешествия по стране? Ну, в 1945 году Верховному суду посчастливилось заняться этим вопросом.
У двух фермеров, Томаса Ли и Тини Козби, которые разводили цыплят, возникла значительная жалоба из-за этих технологий. Их жалоба заключалась в том, что их куры следовали за самолётами и врезались в полёте в стены курятника, когда самолёты пролетали над фермой. И они, аппелируя к лорду Блэкстоуну, утверждали, что самолёты вторгались на их территорию. С незапамятных времён закон гласит: нельзя летать над землёй без разрешения её владельца, значит, эти полёты должны прекратиться. В общем, Верховный суд обдумал эту многовековую традицию и сказал в заключении, написанном судьей Вильямом Дугласом, что Козби проигрывают дело. Верховный суд сказал, что доктрине, защищающей землю на всём протяжении до небес, больше нет места в современном мире, иначе любой трансконтинентальный полёт вызовет бессчетное количество исков о нарушении границ частной собственности. Здравый смысл, редкое понятие в законе, но здесь оно было, здравый смысл (Смех) Протестует против этого. Здравый смысл.
Наконец. До появления интернета, последний ужас, свалившийся на контент-индустрию, был вызван радиовещаним. Это был новый способ распространения контента, а значит и новая битва за контроль бизнесов, которые будут распространять контент. В общем, в то время, организацией, легальной картелью, контролировавшей права на исполнение большинства музыки, которая бы вещалась с помощью этих технологий, был АСКАП. У них были эксклюзивные права на самый популярный контент, и они использовали их так, чтобы радиостанции поняли, кто здесь главный. Таким образом, с 1931 по 1939 год они подняли стоимость на каких-то 448%, пока радиостанции наконец не собрались вместе и не решили, что больше так продолжаться не может. И в 1939 году адвокат Сидни Кей начал то, что мы знаем как BMI. И BMI были куда более демократичными в отношении музыки, которая попадала в репертуар, включая Афро-американскую, которая оказалась в эфире впервые. Но самым важным было то, что BMI брали музыку народного достояния и создавали из них компиляции, которые бесплатно раздавались подписчикам. Так что, когда в 1940 АСКАП пригрозил поднять расценки вдвое, большинство радиостанций начало работать с BMI. АСКАП заявили, что им всё равно. «Люди взбунтуются, — предсказывали они, — потому что наилучшая музыка перестанет быть доступна, потому что они перешли на второсорную музыку всеобщего достояния, предоставляемую BMI. Однако, люди не взбунтовались, и в 1941 году АСКАП сломались. Важный момент, который стоит отметить, заключается в том, что несмотря на то, что радиостанции играли музыку, которую можно назвать второсортной, этой конкуренции хватило, чтобы в то время сломать легальный картель, владевший доступом к музыке.
Хорошо, вот три истории. Теперь утверждение. С моей точки зрения, самое важное, что дает нам интернет — это возможность сделать культуру вновь доступной для записи, то, что так воспевал Сауза. Цифровые технологии — это возможность оживить те самые голосовые связки, о которых он страстно рассказывал Конгрессу. Пользовательский контент, проникающий в бизнесы такими невероятно ценными путями, как эти, прославляющий любительскую культуру. И под этим я имею в виду не дилетантсткую культуру, а культуру, в которой люди создают, потому что им нравится то, что они делают, а не ради денег. Я имею в виду ту культуру, которую непрерывно создают ваши дети. Потому что если вы подумаете о том, что Сауза видел в собиравшихся вместе молодых людях, певших песни того времени или старые песни, вы должны узнать в этом то, что ваши дети делают сейчас. Они берут сегодняшние или старые песни и исполняют их заново, чтобы сделать их чем-то другим. Это то, как они понимают причастность к культуре. Так что давайте я покажу вам немного примеров, чтобы было понятно, о чём я здесь говорю.
Вот то, что называется Анимационное Музыкальное Видео (AMV), которое делается из аниме, записанного с телевизора, смонтированного под определённую музыку. (Музыка) С этим вам… Спокойствие. Иисус выживет, не волнуйтесь. (Музыка: «I Will Survive» Глории Гэйнор) (Смех) А эта — лучшая. (Музыка: «Endless Love» Лайнала Ричи и Дайэны Росс) Любовь моя… В моей жизни только ты… Единственное светлое… Моя первая любовь… Ты в каждом моём дыхании… В каждом шаге… И я… Я хочу разделить с тобой всю свою любовь… Никто другой не сможет… И твои глаза… Говорят мне, как тебе важно… (Музыка) Это и есть то самое новое исполнение. (Аплодисменты) И важно отметить, что то, чем это не является, это то, что мы называем, цитирую, «пиратство». Я не говорю о и не защищаю людей, которые покупают у других людей оптом материалы и потом распространяют их без разрешения владельца прав. Я говорю о людях, которые создают что-то заново, используя материалы других людей, используя цифровые технологии, чтобы рассказать эти истории по-другому. Теперь, важность этого не в технических приёмах, которые вы здесь видели. Потому что, разумеется, все технические приёмы, увиденные вами, — это то, что теле- и кино-продюсеры умели делать в течение последних 50 лет. Важно то, что эти приёмы стали доступны всем. Теперь каждый, у кого есть доступ к компьютеру за 1500 долларов, может брать звуки и образы из окружающей нас культуры и использовать их, чтобы сказать вещи по-другому. Эти инструменты творчества стали инструментами речи. Это грамотность для этого поколения. Это то, как разговаривают наши дети. Это то, как наши дети думают; то, кем они являются, всё лучше и лучше понимая цифровые технологии и их связь с этими технологиями.
Теперь, в ответ на это новое использование культуры посредством цифровых технологий, закон не принял это возрождение Саузы с значительной долей здравого смысла. Наоборот, устройство закона об авторском праве и устройство цифровых технологий, взаимодействуя, породили допущение, что эта деятельность незаконна. Потому что закон об авторском праве на своём базовом уровне контролирует что-то, называемое копиями, а в цифровом мире, и мы не можем этого избежать, любое использование культуры производит копию. Таким образом, любое использование требует разрешения, а без разрешения вы нарушаете границы частной собственности. И вы являетесь их нарушителем примерно в той же степени, что и эти люди. В этом вопросе, однако, здравый смысл ещё не взбунтовался против ответа, который предложил закон для этих форм творчества. Наоборот, то, что мы видели — куда хуже, чем восстание. Виден нарастающий экстремизм, идущий с обеих сторон этой дискуссии, возникший в ответ на конфликт между законом и использованием этих технологий.
Одна сторона создаёт новые технологии, такие как одна, недавно аннонсированная, которая позволит с сайта YouTube и ему подобных автоматически убирать любые материалы, содержащие что-либо под действием авторского права, независимо от того, есть ли постановление суда о правомерном использовании, которое может быть применено к этим материалам. И с другой стороны, среди наших детей есть растущее движение за отмену закона об авторском праве, поколение, которое отрицает суть того, что этот закон должен делать, отрицает авторское право и верит, что закон — не больше, чем осёл, которого нужно игнорировать, и с которым нужно бороться при каждом удобном случае. Экстремизм с одной стороны рождает экстремизм с другой, и это мы должны были выучить уже много, много раз, но обе крайние точки зрения просто неправильны. Теперь о балансе, за который я пытаюсь бороться. Я, как каждый хороший либерал, сперва попытался бороться, обратившись к правительству. Абсолютная ошибка. (Смех)
Надеялись попробовать заставить суды и законодательные органы сделать что-то, чтобы эта система обрела больше смысла. Это провалилось частично из-за того, что суды слишком пассивны, частично из-за того, что законодательные органы коррумпированы, под чем я имею в виду не взятки, направленные на то, чтобы остановить какие-либо изменения, а, скорее, то, что экономика влияния, которая направляет функционирование Конгресса, подразумевает, что принимающие решения люди не поймут этого, пока не будет слишком поздно, чтобы это чинить. Поэтому нам нужно какое-то другое решение, и решение здесь, по-моему, носит частный характер, решение, которое стремится узаконить то, как это, опять быть молодым, и реализовать этот экономический потенциал, и вот здесь история BMI становится значимой. Потому что, как BMI продемонстрировали, конкуренция здесь может создать некоторый баланс. Та же история может сейчас случиться. У нас теперь нет общественного достояния, из которого почерпнуть, и вместо этого нам нужно два типа изменений.
Во-первых, чтобы художники и создатели приняли эту идею; делать выбор, чтобы их работы были более доступны. Например, они могут заявить, что их работы доступны бесплатно для некоммерческого, любительского использования, но не бесплатно для любого коммерческого использования. Во-вторых, нам нужно, чтобы бизнесы, которые выстривают эту культуру для чтения и записи, приняли эту возможость в явной форме, способствовали ей, чтобы эта экология бесплатного контента, или менее платного контента, могла расти на нейтральной платформе, где они обе существуют одновременно, так, что более бесплатная могла конкурировать с менее бесплатной, и возможность выработать новые подходы в этой конкуренции может научить одну урокам другой.
Теперь, я хочу рассказать про один такой план, о котором я что-то знаю, но я не хочу нарушать первую заповедь TED о рекламе, поэтому я совершенно не собираюсь об этом рассказывать. Вместо этого я просто напомню вам о том, чему BMI нас учит. Тому, что выбор исполнителя — это ключ к тому, чтобы новая технология была открыта для бизнеса, и нам нужно сформировать выбор исполнителя здесь, чтобы новые технологии вообще имели эту возможность. Но дайте мне закончить на том, что, по-моему, куда более важно — куда более важно, чем бизнес. Это то, как это всё связано с нашими детьми. Мы должны признать, что они отличаются от нас. Это мы, не так ли? (Смех) Мы делали свои сборники, они переделывают музыку. Мы смотрели телевизор; они делают телевизор.
Технологии сделали их другими, и, видя, что можно сделать с их помощью, нам нужно признать, что мы не можем подавить инстинкт, который они поизводят; мы можем только сделать его противозаконным. Мы не можем запретить нашим детям их использовать; мы можем только загнать это в подполье. Мы не можем заставить наших детей вновь быть пассивными; мы можем только сделать их, цитирую, «пиратами». Хорошо ли это? Мы живём в это странное время, какой-то век запретов, когда во многих сферах нашей жизни мы постоянно живём вне закона. Обычные люди живут вопреки закону, и это то, как я, мы, растим наших детей. Они живут, зная, что они живут против закона. Это понимание невероятно губительно, невероятно разлагающе. И при демократии мы должны быть способны делать лучше. Делать лучше хотя бы для них, если не для освоения бизнесом. Спасибо вам большое. (Аплодисменты)
