Когда у Брюса Фейлера обнаружили рак, его первые мысли были о семье. Поэтому (как мы узнаем из этого смешного, сбивчивого и очень глубокого выступления) Брюс попросил своих самых близких друзей войти в "Совет отцов", чтобы они могли делиться своей мудростью, которую они накопили за всю жизнь, с его близняшками-дочерьми, пока они будет расти.
Моя история началась, когда мне было 4 года, и наша семья переехала в другой район нашего родного города Саванна, штат Джорджия. Это было в 1960-х, когда все улицы того района назывались именами генералов Конфедерации. Мы жили на бульваре Роберта Э.Ли. Когда мне исполнилось 5, родители подарили мне оранжевый велосипед Швин Стингрей. У него было низкое удлинённое седло и широкий руль, и велосипедист на нём выглядел, как орангутанг. Поэтому по-английски такой руль называется "обезьяньи хваталки". Их сделали по образцу модных в 1960-х годах мотоциклов, о чём, я уверен, моя мама не догадывалась. И однажды я исследовал один тупик, затерянный в нескольких улицах от моего дома, и на обратном пути я решил развернуться и постараться попасть на ту улицу побыстрее, поэтому я решил развернуться на широкой улице, которая пересекала наш район, и - бабац! - меня сбила машина. Моё искалеченное тело полетело в одну сторону, а искорёженный велик - в другую. И вот лежу я на асфальте, растянувшись поперёк разделительной, и подбегает соседка: "Энди, Энди, как ты?" - кричит она, называя меня именем моего старшего брата. (смех) "Я Брюс", - заявил я и тут же потерял сознание.
В тот день я сломал левую бедренную кость - а это самая большая кость в теле - и провёл следующие 2 месяца в гипсовых доспехах от подбородка до кончиков пальцев ног, до правого колена, и со стальным стержнем от правого колена до левой лодыжки. И в течение следующих 38 лет та авария была единственным интересным фактом в моей истории болезни. Более того, я зарабатывал тем, что ходил пешком. Я путешествовал по всему миру, жил среди разных народов, написал серию книг о своих путешествиях, в том числе "Путешествие по Библии". Я вёл телепередачу с таким же названием на канале PBS. Для всего мира я был шагающим парнем. Пока в мае 2008 года на очередном медосмотре обычный анализ крови не выявил по количеству щелочной фосфатазы, что с моими костями что-то не так. И мой врач ни с того ни с сего отправил меня на полное обследование, которое выявило какую-то опухоль в моей левой ноге. Оттуда меня послали на рентген, потом на МРТ. И однажды мне позвонил доктор. "Опухоль в твоей ноге не соответствует признакам доброкачественной опухоли". Я остановился. И за секунду мой разум перевёл это двойное отрицание в куда более страшное утверждение. У меня рак. Подумать только, опухоль была в той самой кости, в том самом месте в моём теле, которое пострадало в аварии 38 лет назад. Слишком сильно, чтобы быть совпадением.
Когда в тот день я вернулся домой, ко мне подбежали мои трёхлетние дочки-близняшки, Иден и Тайби Фейлер. Им только что исполнилось три, и они любили всё розовое и фиолетовое. Мы даже звали их Розовастик и Пурпурик, хотя, признаться, их лучшие прозвища появились в их день рождения, 15 апреля. Когда они родились в 6:14 и 6:46 утра 15 апреля 2005 года, наш доктор, как всегда мрачный и лишённый чувства юмора, взглянул на часы и сказал: "Хм, 15 апреля - последний день уплаты налогов. Ранняя налогоплательщица и поздняя налогоплательщица". (смех) На следующий день я сказал: "Доктор, хорошая была шутка". А он сказал: "Ты писатель, парень". Ну так вот - им только исполнилось три, и они подбежали и начали танцевать танец, который только что придумали, вертясь всё быстрее и быстрее, пока не упали на землю, смеясь от всего сердца. У меня всё сжалось внутри. Я представлял себе все прогулки, которых у меня с ними не будет, творческие задания, в которые я не буду вмешиваться, парней, которых я не смогу отваживать, как я не поведу их к алтарю. Я подумал, будут ли они пытаться представить себе меня. Будет ли им страшно не хватать моей поддержки, моей любви, моего голоса?
Через несколько дней я проснулся с новой идеей, как дать им этот голос. Я разыщу шестерых мужчин из разных сфер моей жизни и попрошу их быть рядом с моими дочерьми в разные периоды их жизни. Я написал им: "Я верю, что у моих девочек большие возможности в жизни. У них будет любящая семья и уютный дом, но, возможно, у них не будет меня. Возможно, у них не будет отца. Можете ли вы помочь и побыть их отцами?" Я сказал себе, я назову их Советом отцов.
Как только у меня возникла эта мысль, я решил не рассказывать о ней жене. Она большой оптимист, очень живой человек. В нашей культуре есть представление - ну, вы знаете, - что можно справиться с проблемой с помощью оптимизма. Нужно сосредоточиться на положительной стороне. Моя жена выросла в пригородах Бостона. У неё большая улыбка. У неё широкая душа. У неё шикарные волосы. Хотя она мне тут сказала, чтоб я не говорил о её шикарных волосах, потому что, если я так скажу, все подумают, что она родом из Техаса. Очевидно, нормально выйти замуж за парня из Джорджии, но нехорошо, если у тебя волосы, как в Техасе. В её защиту надо сказать, если бы она была здесь, она бы заметила, что, когда мы женились в Джорджии, надо было ответить на 3 вопроса в заявлении о вступлении в брак, и третий вопрос был: "Кем вы друг другу приходитесь?" (смех) Я сказал: "Смотри, в Джорджии хотя бы этим интересуются. А в Арканзасе даже не спрашивают". Я не сказал ей, что, если она скажет "да", можно будет прыгать. Не надо ждать 30 дней. Потому что в этот момент поздно устраивать вечер знакомств.
Итак, я не собирался рассказывать ей о моей идее, но на следующий день не сдержался, и рассказал. Ей очень понравилась эта идея, но она тут же начала отвергать моих претендентов: "Он мне нравится, но совета я бы у него никогда не попросила". Оказалось, что создание Совета отцов - это очень эффективный способ выяснить, что на самом деле моя жена думает о моих друзьях.
(смех)
Поэтому мы решили, что нам нужны правила, и мы придумали несколько правил. И первое из них было: никого из семьи, только друзья. Мы подумали, что семья и так будет рядом. Во-вторых, только мужчины. Мы ведь пытались заполнить место отца в жизни девочек. И в-третьих, папа на все случаи жизни. Мы проанализировали мой характер, и попытались получить отца, который представлял бы разные стороны моей личности. И я написал письмо каждому из этих мужчин. Но вместо того, чтобы разослать их, я решил прочитать их вслух каждому лично. Линда, моя жена, пошутила, что я собирался сделать 6 предложений руки и сердца. Я как будто по-дружески женился на каждом из них.
Первым был Джеф Шамлин. Джефф возглавлял памятную поездку в Европу, когда я закончил институт в начале 1980-х. И в первый день мы были в дешёвой гостинице в замке. И я тайком пробрался на задний двор. Там был ров, забор и луг с коровами. И Джефф подошёл сзади и сказал: "Ты когда-нибудь опрокидывал коров?" Я переспросил: "Опрокидывал коров?" Он сказал: "Да, коровы спят стоя. И, если подойти к корове сзади, с подветренной стороны, можно опрокинуть её прямо в грязь". Прежде чем у меня появилась возможность определить так это или нет, мы перепрыгнули через ров, забрались на забор и пошли на цыпочках, обходя навоз, к несчастной дремлющей корове.
Через несколько недель после того, как я узнал, что у меня рак, мы поехали в Вермонт, и я решил, что Джеф будет первым в Совете отцов. Мы пошли в яблоневый сад, и я прочитал ему письмо. "Ты поможешь быть их отцом?" И я дошёл до конца - он рыдал, и я рыдал - и тогда он посмотрел на меня и сказал: "Да". Я спросил: "Да?" Я как-то и забыл, что главным в моём письме был вопрос. И, честно говоря, хотя я и задавал его, я никогда не думал, что кто-нибудь сможет мне отказать в таких обстоятельствах. И затем я задал ему вопрос, который я потом задавал всем отцам, и который, в конце концов, побудил меня написать книгу: "Какой совет ты бы дал моим дочерям?"
Совет Джефа был таким: "Будьте путешественниками, а не туристами. Слезайте с автобуса. Ищите особенности. Подойдите к корове". "Представь, что прошло 10 лет", - сказал я, - "и мои дочки собираются в первый раз за границу, а меня нет. Что ты им скажешь?" Он сказал: "Я бы подошёл к этому путешествию, как маленький ребёнок подходит к грязной луже. Можно наклониться и посмотреть на отражение, как в зеркале, а можно провести пальцем и посмотреть на рябь, или прыгнуть в лужу и посмотреть на брызги, и почувствовать лужу, понюхать её". И когда он говорил, у него был тот блеск в глазах, который я впервые увидел в Голландии - блеск, который говорил: "Пойди толкни корову". Хотя мы так и не опрокинули корову, потому что никто не опрокидывает коров, даже несмотря на то, что коровы не спят стоя. Он сказал: "Я хочу увидеть вас, девочки, когда вы вернётесь все в грязи".
Через две недели после того, как я узнал, что у меня рак, биопсия показала, что у меня в левом бедре 18 сантиметровая остеосаркома. В год такой диагноз ставят 600 американцам, 85% из них моложе 21 года. Только 100 взрослых в год получают такой диагноз. 20 лет назад доктора оттяпали бы мне ногу и молились бы, потому что выживаемость была 15%. А потом в 1980-х был найден рецепт химиотерапии, который мог помочь. И через несколько недель я стал проходить этот курс. Поскольку сегодня у наc здесь одни врачи, я прошёл 4,5 месяца химиотерапии. Я получал цисплатин, доксорубицин и очень высокую дозу метотрексата.
А потом у меня была 15-часовая операция, в ходе которой мой хирург, доктор Джон Хили из больницы Мемориал Слоун-Кеттеринг в Нью-Йорке, вытащил мою левую бедренную кость и заменил её на титановую. И, если вы видели телепередачу доктора Санджай, вы видели эти огромные винты, которые ввинтили в мой таз. Потом врачи взяли малоберцовую кость из моей голени, вырезали и переставили в бедро, где она и находится. Он фактически отсоединил сосуд из моей голени, вшил его в бедро и подсоединил его к здоровым частям колена и бедра. А потом он вырезал треть четырёхглавой мышцы. Это настолько редкая операция, до меня только в 2 случаях пациенты выживали. А моя награда за то, что я пережил её, состояла в последующих 4 месяцах химии. У меня дома это время называют потерянным годом.
Потому что в первые недели нам всем снились кошмары. Однажды мне приснилось, что я иду по дому, сажусь за свой стол и рассматриваю фотографии чужих детей, которые стоят на моём столе. И я помню одну ночь, когда вы рассказали мне ту историю - я не знаю, где вы, доктор Нуланд, об Уильяме Слоане Коффине - поэтому я и вспомнил. После в больнице, кажется, во время 4-ой химиотерапии, анализы были уже никакие, и иммунитета не осталось. И меня поместили в инфекционный бокс. И все, кто приходили ко мне, должны были надевать маски и закрывать все обнажённые участки тела. Однажды вечером мне позвонила тёща и сказала, что мои дочери, которым тогда было по 3,5 года, ужасно скучают. Я повесил трубку и закрыл лицо руками, и я кричал, знаете, таким безмолвным криком. То, что сказал доктор Нуланд - я не вижу, где вы - напомнило мне об этом. Потому что у меня появилась мысль, что это чувство похоже на первобытный крик.
И что меня поразило - я хочу, чтобы вы запомнили эту мысль, это чувство: чем меньше я становился похож на человека, к тому времени я весил на 12 кг меньше, чем сейчас, конечно, у меня не было ни волос, ни иммунитета, мне переливали кровь, - чем меньше я становился похож на человека, в то же самое время я становился, может быть, человечнее, чем когда-либо. И что меня поразило - вместо того, чтобы отталкивать людей, я стал, как магнит, притягивать людей. Удивительно, насколько притягательным я стал. Когда у нас появились дети, мы думали, что все прибегут и начнут помогать. На самом деле все почему-то бежали в обратную сторону. А когда я заболел раком, мы думали, что все разбегутся. На самом деле все бросились помогать. Люди приходили ко мне, и их не отвращало то, что они видели - а я был похож на привидение - почему-то все испытывали необычайное желание рассказать мне, что происходит в их жизни.
Рак, оказывается, это пропуск к близости. Это приглашение, может быть, даже мандат, пропуск к самым животрепещущим темам в жизни, к самым болезненным и самым страшным, туда, куда мы никогда не хотим идти, но если мы всё же идём туда, мы чувствуем потрясающие изменения. То же произошло с моими девочками, когда они начали видеть, и, как мы думаем, возможно, стали чуть более сострадательными. Однажды моя дочь Тайби подошла ко мне и сказала: "В моём теле столько любви к тебе, папочка, что мне всё время хочется обнимать и целовать тебя. А когда у меня не остаётся больше любви, я пью молоко, потому то любовь берётся из молока". (смех) А однажды вечером ко мне подошла моя дочь Иден. Я поднял ногу из кровати, а она достала костыли и протянула мне. Когда я вспоминаю тот год, мне кажется, что я шёл по тёмному коридору, и чувствовал, как пять мягких пальцев сжимают ручку костылей под моей рукой. Мне уже не нужны были костыли: я шёл по воздуху.
Самое проникновенное событие того года - это чувство взаимосвязи со всеми людьми. И я подумал, я хочу об этом сказать, чтобы запомнить, одно слово, которое я слышал только один раз, когда мы все занимались йогой по Тони Роббинсу вчера, одно слово, которое на этом семинаре ещё не упоминали, это слово - друг. А между тем, всё, о чём мы говорили - будь то умение уступать, или зависимость, или потеря веса - мы теперь знаем, насколько важна роль близких, и в то же время, мы не спешим их задействовать. Я испытывал какое-то необычайно глубокое чувство, когда я сидел с самыми близкими друзьями и рассказывал им, что они для меня значат. И ещё я узнал, что, со временем, те мужчины, которые не отличались большой коммуникабельностью, становятся всё более и более общительными. И именно это произошло тогда в моей жизни - с этим Советом отцов. Линда сказала, что мы болтали, как мамашки, которые обсуждают падение успеваемости в школе.
И для меня нет более яркого представителя таких мужчин, чем Дейвид Блэк. Дейвид - мой литературный агент. В хорошую погоду в нём 160 см росту в полный рост в ковбойских ботинках. И он весь из себя такой самец: когда он берёт трубку, надеюсь, мне это сойдёт с рук, я слышал, здесь такое говорят - он берёт трубку: "Да, мать твою". Он всех достаёт разговорами про малоизвестные бутылки вина, и на 50-летие он купил себе спортивный кабриолет. Но, поскольку, как большинство мужчин, он нетерпелив, он купил его на 49-летие. Но, как и большинство современных мужчин, он обнимает друзей, печёт, уходит с работы пораньше, чтобы тренировать детскую бейсбольную команду. Кто-то спросил меня, плакал ли он, когда я позвал его в Совет отцов. Я ответил: "Дейвид плачет, если пригласить его на прогулку". (смех) Но он литературный агент, а это значит, он брокер по осуществлению мечты в мире, где большинство надежд не сбывается. И мы хотели, чтобы он описал, как это - пережить неудачу и снова надеяться. Я спросил: "Что самое ценное ты дал бы мечтателю?" И он ответил: "Веру в себя". "Но когда я пришёл к тебе, - сказал я, - я не верил в себя. Я был загнан в тупик". И он сказал: "Я не вижу тупика, и тебе желаю того же: перестань видеть стену". Время от времени ты будешь натыкаться на стену, но тебе придётся найти путь преодолеть её - перелезть, обойти, пройти сквозь неё. Но, что бы ты ни делал, не сдавайся, не сдавайся стене.
Мой дом стоит неподалёку от Бруклинского моста, и когда я 1,5 года ходил на костылях, он стал для меня символом. Однажды под конец пути я сказал: "Давайте, девочки, прогуляемся через Бруклинский мост". Мы пошли на костылях. Я на костылях, жена рядом, девчонки впереди принимали позы рок-звёзд, забегая вперед. Поскольку ходьба была одной из первых моих потерь, большую часть того года я размышлял об этом одном из основных человеческих навыков. Прямостоячая ходьба, как нам говорили, это порог, перейдя который, мы стали людьми. И всё же за 4 миллиона лет прямостоячей ходьбы это движение практически не изменилось. Как любит повторять мой физиотерапевт, "Каждый шаг - это затаившаяся трагедия". Вы почти что падаете с одной ноги и в последний момент ловите себя другой ногой. Одно из самых серьёзных последствий костылей - а я ходил на них 1,5 года - замедление ходьбы. Вы торопитесь. Вы добираетесь, куда нужно, но в одиночку. Вы идёте медленно, доходите, куда нужно, но вы доходите туда с компанией, которую вы собрали по дороге.
Боясь потерять компанию, я был милее, чем когда-либо в тот год, когда я ходил на костылях. 200 лет назад в Париже появился новый тип пешехода. Его назвали "фланёром", т.к. он фланирует по галереям. Среди фланёров было принято бравировать своей праздностью: они брали с собой на прогулку черепах, и темп прогулки задавали рептилии. Я обожаю эту оду медленному движению. И это стало моим девизом для девочек: гуляйте с черепахой, созерцайте мир в паузах. И эта идея пауз, возможно, самый большой урок, который я вынес из своего путешествия.
На колоколе Свободы процитированы слова Моисея из библейской книги Левит: каждый семь лет оставляйте поле под паром. И через каждые 49 лет давайте земле лишний год отдыха, во время которого все семьи объединяются и пребывают в окружении любимых людей. Поэтому 50-й год называется юбилеем, вот откуда произошло это слово. И хотя мне ещё нет 50, это похоже на мой собственный опыт. Мой потерянный год был моим юбилейным годом. Лёжа под паром, я посеял семена здорового будущего и воссоединился с теми, кого я люблю.
Через год после моего путешествия я навестил своего хирурга, доктора Джона Хили. Кстати, Хили (Целитель) - отличная фамилия для врача. Он президент Международного общества спасения конечностей, и я не слышал худшего эвфемизма. Я сказал: "Доктор, если мои дочери придут к вам однажды и спросят: "Чему я могу научиться на примере папиной истории?" - что бы вы им сказали?" Он ответил: "Я бы сказал то, что я знаю: все умирают, но не все живут. Я хочу, чтобы вы жили".
Я написал письмо своим девочкам, и закончил им свою книгу "Совет отцов". Я перечислил в нём все уроки, часть из которых вы сегодня услышали: подходите к корове, берите с собой сланцы, забудьте про стену, проживайте вопросы, собирайте чудеса. Когда я посмотрел на список - для меня он как псалтырь жизни - я понял, что, может быть, мы делали его для девочек, но он изменил нас. В этом и заключается секрет Cовета отцов: мы с женой создавали его, пытаясь помочь нашим дочерям, но эта история изменила нас самих.
И вот я стою перед вами, как видите, без костылей и без трости. На прошлой неделе я прошёл плановое обследование. Как вы все знаете, каждый больной раком проходит такие обследования. Я прохожу их 4 раза в год. И никакой коллективный разум в этом зале, рискну предположить, никогда не найдёт лекарства от анализобоязни. Когда я шёл на обследование, я думал, что моя сегодняшняя речь будет зависеть от его результатов. В тот день я услышал хорошие новости, и сегодня я совершенно здоров - рака больше нет, хожу без посторонней помощи и не хромаю.
И в завершении хотелось бы упомянуть - моё время уже истекло - но я хочу перед уходом быстро сказать, что одно из самых приятных последствий такого рода конференций случилось на похожем собрании весной этого года. Энн Войчицки услышала про эту историю и очень быстро - за 3 недели - мобилизовала все ресурсы проекта 23andMe, и в июле мы объявили о начале проекта по расшифровке генома любого живого человека с остеосаркомой. Вчера вечером, через 3 месяца после начала проекта, Энн сказала мне, что уже 300 человек приняли участие в этой программе. Эпидемиологи скажут вам, что это половина людей, которые заболевают этой болезнью в год в США. Если вы зайдёте на сайт 23andMe.com или на сайт councilofdads.com, вы можете пройти по ссылке, и мы призываем всех принять участие в этом проекте.
И, заканчивая выступление, на прощание хочу оставить вам такое пожелание: пожалуйста, найдите предлог связаться с забытым другом или с соседом по студенческому общежитию, или с тем, от кого вы отвернулись. Найдите где-нибудь грязную лужу и прыгните в неё. Или отыщите способ перелезть, обойти или пройти сквозь стену, которая встала на пути к вашей мечте. И время от времени берите друга, берите черепаху и отправляйтесь на долгую медленную прогулку.
