Любимый бумажный словарь обречен на вымирание? В этой заразительно яркой беседе ведущий лексикограф Эрин МакКин рассматривает различные причины, мешающие изменению бумажных словарей.
Итак, кто-нибудь из вас смотрел это слово? Ну, в словаре? (Смех). Ага, я так и думала. А как насчет этого слова? Сейчас, я его вам покажу: Лексикография: практика составления словарей. Заметьте, всё очень конкретно. Это слово "составлять". Словарь не высечен из куска гранита, из глыбы. Он сделан из множества маленьких кусочков. Это маленькие дискретные – пишется: Д-И-С-К-Р-Е-Т-Н-Ы-Е – кусочки. И эти кусочки – слова.
В чем плюс работы лексикографа – кроме попадания на TED – приходится говорить очень забавные слова, как лексикография. У лексикографии замечательный размер – он называется двойной дактиль. Я всего лишь сказала "двойной дактиль", а стрелка заумности начинает зашкаливать. Но в слове ле'ксикогра'фика такой же слог, как в ши'ворот-навы'ворот. Правда? Это слово забавно произносить, а произносить его мне приходится часто. Теперь вот один из минусов работы лексикографа: люди обычно не представляют словарь теплым, мягким и пушистым. Правильно? Никто не обнимает словари. Но что действительно люди думают о словарях – они думают примерно так. Чтобы вы знали, у меня нет лексикографического свистка. А люди думают, что моя работа – помогать хорошим словам совершить этот сложный левый поворот в словарь. и задерживать плохие слова.
Но дело в том, что я не хочу быть регулировщиком. С одной стороны, я не люблю униформу. А с другой – решать какие слова хорошие, а какие слова плохие, вообще-то, не очень легко. И это не прикольно. А когда часть твоей работы не легка или не прикольна, ты как бы ищешь отмазки, чтобы её не делать. Если бы мне надо было придумать занятие в качестве метафоры моей работы, я бы предпочла быть рыбаком. Я бы забрасывала большую сеть в глубокое синее море английского и смотрела, какие чудные создания я могу вытащить со дна. Ну почему люди хотят, чтобы я была регулировщиком, если мне хочется на рыбалку? Чтож, я обвиняю в этом королеву. Почему я обвиняю королеву? Ну, во-первых, я обвиняю королеву, потому что это забавно. И, во-вторых, я обвиняю королеву потому, что словари вообще не изменились.
Наше представление о словаре не изменилось с её правления. Единственное в современных словарях, что не позабавило бы королеву – добавление слова "fuck", что произошло в американских словарях в 1965 году. Вот этот парень, да? Викторианская эпоха. Джеймс Мюррей, первый редактор Оксфордского словаря английского языка. У меня нет такой шапочки. Вот бы мне такую. Он действительно отвечает за многое, что мы сегодня считаем современным в словарях. Если человек, который так выглядит – в этой шапке – является лицом современности – у вас проблема. А потому Мюррей может работать над любым словарем сегодня. Мы ничему не научились с тех пор.
И конечно, некоторые из нас спрашивают: а компьютеры? Компьютеры! Как же компьютеры? Что касается компьютеров – я люблю компьютеры. То есть, я настоящий гик, я обожаю компьютеры. Я устрою голодную забастовку перед тем, как отберут Гугл-поиск по книгам. Но компьютеры делают не больше, чем ускоряют процесс составления словарей. Они не влияют на конечный результат. Потому что словарь это – чертеж Викторианской эпохи, с небольшими нововведениями. Это стимпанк. То что мы имеем – это электрический велосипед. Понимаете, Викторианский дизайн с двигателем. Вот и всё! Устройство не изменилось.
А как насчет онлайн-словарей? Онлайн-словари должны отличаться. Это Оксфордский словарь, один из лучших словарей. Кстати, это моё любимое слово: Erinaceous: Относящийся к роду ежей; подобный ежу. Очень полезное слово. Посмотрите на это. Онлайн словари сейчас – это бумага перенесенная на экран. Она плоская. Посмотрите, сколько ссылок в текущей статье – две! Так? Те маленькие кнопки – я все их развернула кроме календаря. Так что здесь не очень много происходит. Здесь мало кликабельности. Фактически, онлайн-словари копируют почти все проблемы бумажных, за исключением поиска. А когда вы улучшаете поиск, вы теряете одно из преимуществ печати: cерендипити. Серендипити – это когда вы находите, что не искали, потому что найти то, что вы искали, чертовски сложно.
И – (Смех) – теперь, если подумать об этом, это у нас проблема обрезки окорока. Все знают что это за проблема? Женщина готовит окорок на обед большой семьи. Она собирается отрезать попку от окорока и выкинуть её и она смотрит на этот кусок ветчины и, типа: "Это отличный кусок ветчины, зачем я его выкидываю?" Она думает: "Ну, моя мама всегда так делала." И она звонит маме и говорит: "Мама, почему ты всегда отрезаешь попку, когда готовишь окорок?" Она говорит: "Не знаю, моя мама всегда так делала!" И они звонят бабушке, и бабушка говорит: "Моя сковорода была слишком маленькая!" (Смех)
Нет, это не слова у нас плохие и хорошие, наша сковорода слишком мала! Знаете, попка у ветчины восхитительна. Нет причины её выбрасывать. Плохие слова – видите ли, когда люди думают о месте и не находят его на карте, они думают: "Это отстойная карта"! Когда они находят ночной клуб или бар, а его нет в путеводителе, они думают: "О, это должно быть клевое место. Его нет в путеводителе." Когда люди находят слово, которого нет в словаре, они думают: "Это должно быть плохое слово." Но почему? Скорее, это словарь плохой. Почему вы обвиняете ветчину за то, что она велика для сковороды? Ведь у нас нет окорока поменьше. Английский язык такой большой, какой есть.
Так что, если у вас проблема попки ветчины, и вы думаете над этой проблемой, вывод, к которому вы приходите, безжалостный и алогичный: бумага – враг слов. Как это возможно? То есть, я люблю книги. Я действительно люблю книги. Некоторые из моих лучших друзей – книги. Но книга – это не лучшая форма для словаря. Теперь они подумают "О, боже. Люди заберут мои прекрасные, бумажные словари?" Нет. Бумажные словари все же останутся. Когда появились машины – когда они стали главным средством передвижения – мы не связали всех лошадей и застрелили их. Так что, бумажные словари пока останутся, но они не будут основными словарями. Словарь в виде книги не будет единственным видом словарей будущего. И он не станет образцом формы для словарей будущего.
Подумайте вот о чем: если у вас есть искусственное ограничение, искусственные ограничения приводят к дискриминации и искаженному мировоззрению. Что если бы биологи могли изучать только животных, на которых люди реагируют: "Ути-пуси". А? Что было бы, если бы мы судили о животных по внешности и могли бы изучать только тех, кто покажется нам милыми? Мы бы знали всё о больших харизматичных зверях, и не очень много обо всем остальном. И я думаю, что это проблема. Я думаю, мы должны изучать все слова, потому что когда думаешь над словами, можешь создавать красивые фразы из очень простых частей. Лексикография больше похожа на материаловедение. Мы изучаем прочность материалов, которые вы используете для построения речи: устной и письменной. И потом, очень часто люди мне говорят: "Ну, хорошо – как мне узнать, настоящее ли это слово?" Они думают: "Ладно, если представить, что слова это инструменты, которые мы используем для выражения своих мыслей, как можно определить, что отвертки лучше молотков? Как можно определить, что кувалда лучше кузнечного молота? Они просто правильные инструменты для работы."
Итак, меня спрашивают: "Как определить, настоящее ли слово?" Знаете, любой, кто читал детские книжки, знает, что любовь делает вещи настоящими. Если вы любите слово, используйте его. Это делает его настоящим. Нахождение в словаре – это искусственное раделение. Так или иначе слово не становится более настоящим. Если вы любите слово, оно становится настоящим. Итак, если мы не будем заниматься регулировкой движения, если мы преодолеем "бумагу" и будем обращать внимание не на контроль, а на описание, тогда мы сможем представить английский язык, как этот красивый мобиль. В любой момент, когда одна из его частей движется, от прикосновения – вы прикасаетесь к слову, вы используете его в новом контексте, в новом значении, вы его произносите – вы заставляете мобиль двигаться. Вы не сломали его; это просто новое положение, и это новое положение может быть столь же красивым.
Теперь, когда вы больше не регулировщик, проблема регулировщиков заключается в том, что на перекрестке может быть только один регулировщик, иначе машины запутаются. Правда? Но если ваша цель теперь не управлять движением, а, может быть, считать машины, тогда чем больше глаз, тем лучше. Вы можете попросить о помощи! Если попросить помощи, то можно больше сделать. А нам действительно нужна помощь. Библиотека Конгресса: 17 миллионов книг. Из которых половина на английском. Если в каждой десятой из тех книг есть слово, которого нет в словаре, слов наберется более чем на 2 полных словаря.
А я нахожу несловарное слово, например, "несловарный", почти в каждой книге, которую читаю. А газеты? Архив газет начинается с 1759 года. 58.1 миллионов газетных страниц. Если бы одна из каждых ста страниц содержала несловарное слово, получился бы ещё один Оксфордский словарь. Это ещё 500 000 слов. И это – это порядочно. И я даже не говорю о журналах, я не говорю о блогах, а я нахожу больше новых слов на BoingBoing за неделю, чем в Newsweek или Time. Там полно всякого.
И я даже не говорю о полисемии – это привычка некоторых жадных слов брать себе больше чем одно значение. Если посмотреть слово "set" – это может быть и барсучья нора, может быть одна из складок на елизаветинском гофрированном воротнике, а есть одно значение в Оксфордском словаре – там 33 нумерованных определения слова "set". Короткое, крошечное слово – а 33 определения. Одно из них просто обозначено: "различные значения в технике". Знаете, о чем это мне говорит? Это говорит мне, что был пятничный вечер и кто-то хотел пойти в паб. Это лексикограф схалтурил, написав: "различные значения в технике."
У нас есть все эти слова, и нам действительно нужна помощь! И дело в том, что мы можем попросить о помощи, просить помощи не так уж трудно. То есть, лексикография не ракетостроение. Видите, я просто показала вам много слов и много цифр, и это всё больше похоже на визуальное объяснение. Если мы представим словарь, как карту английского языка, эти яркие точки – это то, о чем мы знаем, а темные – там неизвестность. Если это карта американского английского – мы не так уж много знаем. И мы даже не знаем состояния языка. Если бы это был словарь – карта американского английского – взгляните, у нас есть примерное представление о Флориде, но там нет Калифорнии! Мы потеряли Калифорнию американского английского. Мы просто недостаточно знаем и даже не знаем, что Калифорнии не хватает. Мы даже не видим, что у нас пробел на карте.
Итак, еще раз, лексикография – не ракетостроение. Но даже если бы это было так, ракетостроением сейчас занимаются преданные фанаты. Понимаете? Найти несколько слов не может быть так же сложно! Так, достаточно ученых в других дисциплинах действительно просят людей помочь, и те делают хорошее дело. Например, есть сайт eBird, на который любители птиц могут загрузить информацию о наблюдаемых птицах. И затем орнитологи могут взять и отследить популяции, миграции и так далее.
А есть парень Майк Оутс. Майк Оутс живет в Англии. Он директор гальванического предприятия. Он обнаружил более 140 комет. Он обнаружил столько комет, что одна была названа в его честь. Это где-та за Марсом – долгая прогулка. Не думаю, что он сможет там сфотографироваться в ближайшее время. Но он обнаружил 140 комет без телескопа. Он скачал данные спутника NASA SOHO, и вот так обнаружил их. Если мы можем обнаруживать кометы без телескопа, не должны ли мы уметь находить слова?
Теперь вы понимаете к чему я клоню. Потому, что я выхожу в интернет, куда все выходят. И интернет великолепен для сбора слов, потому что интернет полон собирателей. И это малоизвестный технологический факт об Интернете, но Интернет фактически состоит из слов и энтузиазма. А слова плюс энтузиазм – это настоящий рецепт лексикографии. Здорово, не правда ли? Сейчас там есть много действительно хороших сайтов, собирающих слова, но с некоторыми проблема в том, что они недостаточно научны. Они показывают слово, но не показывают никакого контекста: откуда оно появилось? кто его произнес? какая это была газета? какая книга?
Потому что слово как археологический артефакт. Если вы не знаете места проиходждения или источник объекта, это не наука – это милая вещь для разглядывания. То есть, слово без источника, как срезанный цветок. Ну, на него приятно посмотреть некоторое время, но затем он умирает. Он умирает слишком быстро. Всё это время я говорила: "Словарь, Словарь, Словарь, Словарь". Не "один из словарей" и не "словари". И это потому, что, ну, люди используют Cловарь для обозначения всего языка. Они используют его синекдохически – и одна из проблем знания слов вроде "синекдохически" в том, что вам по-настоящему нужна причина сказать: синекдохически. Всё выступление было просто причиной, чтобы добраться до момента, где я могу сказать слово "синекдохически" вам. Я искренне прошу прощения. Но когда вы используете часть чего-то – словарь для обозначения всего языка, или флаг вместо США, символ страны – тогда вы используете это синекдохически. Но дело в том, что мы могли бы поместить в словарь весь язык. Если мы достанем сковорду побольше, мы сможем поместить все слова. Мы сможем уложить все смыслы. Кто не хочет иметь больше смысла в своей жизни? И мы можем сделать словарь не просто символом языка, мы сможем сделать его всем языком.
Знаете, на самом деле, я надеюсь что мой сын – ему стукнет 7 в этом месяце – я хочу чтобы он с трудом помнил, что эта форма словарей когда-то была основной. Вот на что были похожи словари. Я хочу, чтобы он думал о таких словарях, как о магнитной ленте. Это формат, который умер потому, что он был недостаточно полезным. Он не был тем, в чем люди нуждались по-настоящему. Дело в том, что если мы сможем собрать все слова, больше не будет этого искусственного разделения на хорошие и плохие, мы действительно сможем описывать язык как ученые. Мы сможем оставить суждения о красоте для писателей и ораторов. Если мы сможем это сделать, тогда я смогу проводить всё своё время на рыбалке и я больше не буду регулировщиком. Любезно благодарю вас за ваше внимание.
