Хирург и писатель Шервин Нуланд рассуждает о развитии электросудорожной терапии, как о средстве от тяжелой, хронической депрессии, в т.ч. на примере из своей жизни. Это искренний рассказ о лечении, об исцелении и втором шансе в жизни.
Мне бы хотелось сделать примерно то же, что и в первый раз, а именно, поговорить о чем-нибудь веселом. В прошлый раз я говорил о смерти и умирании. В этот раз я хочу поговорить о психических заболеваниях. Но речь должна идти о технологиях, поэтому я расскажу об электрошоковой терапии.
Знаете, с тех самых пор, как человек начал замечать, что кто-то в его окружении, коллеги, например, вдруг менялись, странно себя вели, бывали подавленными, или, страдали тем, что мы сейчас называем шизофренией, он был убежден, что это заболевание вызвано злыми духами, вселившимися в тело. Поэтому, лечение этих заболеваний в те времена, так или иначе, заключалось в изгнании этих злых духов, и, как вы знаете, так оно с тех пор и продолжается.
Но одними только священниками не обошлось. Когда медицина стала оформляться в науку, примерно 450 г. до н.э., Гиипократ и иже с ним искали травы, растения, которыми можно изгнать злых духов. Так были обнаружены некоторые растения, вызывающие судороги. И "Травники", ботанические книги от раннего до позднего Средневековья до эпохи Возрождения, содержали рецепты призванные вызывать судороги, для изгнания злых духов из тела.
Наконец, в 16-м веке, врач по имени Теофраст Бомбаст Ауреол фон Гогенгейм, может быть более известный вам как Парацельс... Старый добрый Парацельс. Обнаружил, что может управлять интенсивностью судорог, вызывая их точно отмеренным количеством камфоры. То есть, представьте — подходите к гардеробу, достаете шарик камфоры и жуете, если вам взгрустнулось? Это лучше чем Прозак, но я бы не рекомендовал.
Итак, в 17ом, 18ом веках продолжается поиск средств вроде камфоры, с тем же действием. На помощь приходит Бенджамин Франклин, которого очень хорошо тряхнуло, когда молния ударила в его воздушного змея. Так задумались об электричестве, как о способе вызвать судороги.
Теперь перемотаем время вперед примерно до 1932 г., когда три итальянских психиатра, в основном занимавшихся лечением депрессии, заметили, что у пациентов, страдающих от эпилепсии, после приступа... точнее, серии приступов,— длинной серии из нескольких приступов подряд, — депрессия зачастую отступала. Депрессия не только проходила, иногда она исчезала навсегда. Они стали искать способы вызывать судороги, управляемым образом.
Они подумали, "Смотрите, у нас же есть электричество, давайте подключим кого-нибудь к розетке. Обычно от этого у людей волосы встают дыбом и они трясутся." Они попробовали это на свиньях и ни одна свинья не погибла. Тогда они пошли в полицию и сказали, "Мы знаем, что по вокзалу Рима скитается целая куча бродяг, несущих бессвязную чушь. Можете нам одного доставить?" Таких итальянцы называют,"cagutis." Итак, они нашли одного такого "cagutis". 39-летнего мужчину, безнадежного шизофреника. Про которого было известно, что длительное время он, в буквальном смысле, испражнялся на себя, и не мог сказать ничего осмысленного, и привезли его в клинику. Эти три психиатра, после двух или трех недель наблюдения, положили его на стол, и присоединили к его вискам электроды от маломощного источника тока. "Попробуем 55 вольт, две десятых секунды", подумали они, Ничего страшного с ним не случится." Так и сделали.
Мне рассказал очевидец тех событий, лет 35 так назад, когда я размышлял об этом в связи с одним из своих проектов, он сказал мне, "Этот парень" — напоминаю, его даже не усыпили — "после развернутого судорожного приступа, сел на кровать, посмотрел на этих трех ребят и сказал, "Эй, уроды, какого хрена вы делаете?" (смех) Если бы только я мог произнести это по-итальянски.
И все были счастливы до крайности, потому что до того он неделями не произносил ничего осмысленного. Его подключили снова, дали 110 вольт на полсекунды, и к общему удивлению, по окончании процедуры он заговорил как совершенно здоровый. Потом ему опять стало хуже, ему назначили еще сеансы электрошока, и, по существу, вылечили. Но, конечно же, шизофрения через несколько месяцев возвратилась.
Об этом написали статью, и все на Западе стали использовать электричество, чтобы лечить людей от шизофрении или сильной депрессии посредством судорог. С шизофрениками получалось не очень, но в 30-е и до середины 40-х годов стало совершенно ясно, что электросудоржная терапия очень, очень эффективна при лечении депрессии.
Разумеется, в те дни еще не было антидепрессантов, потому метод стал очень популярен. Людям давали наркоз, вызывали судороги, но проблема была в том, что не было способа выключить мышцы. То есть, пациент получал развернутый судорожный приступ. Иногда ломались кости, — особенно хрупкие они у стариков. В общем, у пожилых это использовать было нельзя. Позже, в конце 50-х, фармакологами были разработаны так называемые "миорелаксанты", и появилась возможность вызывать развернутый приступ, который видно только на электроэнцефалограмме, без внешних проявлений, только небольшое подегивание пальцев на ногах. И этот метод опять стал очень, очень популярен и востребован.
Как вы знаете, в середине 60-х появились первые антидепрессанты. Имипрамин был первым из них. К концу 70-х — началу 80-х появились и другие, которые были очень эффективны. Группы по защите прав пациентов были весьма огорчены таким развитием событий. Постепенно, идея электросудорожной, электрошоковой терапии сошла на нет. ... Но возродилась в течение последних 10 лет. И причиной этому возрождению послужил тот факт, что 10% людей, страдающих тяжелыми формами депрессии, не реагируют на лечение, что только ни предпринимай.
Так зачем же я рассказываю вам эту историю? Я рассказываю ее вам потому, что с того момента, как Ричард позвонил и попросил меня рассказать — об этом он просит всех выступающих — рассказать что-то новое в этой аудитории, о чем–то, о чем мы никогда не говорили и не писали ранее, я планировал этот момент. Причина на самом деле заключается в том, что почти 30 лет назад два длинных курса электрошоковой терапии спасли мне жизнь. Позвольте, я расскажу вам эту историю.
В 60-е я состоял в браке... Сказать, что он был "плохой" — это еще очень мягко. Он бы ужасен. Думаю, что здесь присутствует достаточно разведенных людей, знающих не понаслышке, что такое гнев и враждебность. Плюс ко всему, у меня было очень сложное детство и не менее сложная юность. Не совсем в нищете, но близко к тому. Я жил в семье, где никто не говорил по-английски, не читал и не писал по–английски. Я видел смерть, болезни и кучу всего такого. Так что я был немного склонен к депрессии.
Так что когда дела пошли совсем плохо, и мы начали просто ненавидеть друг друга, я впал в депрессию, которая нарастала на протяжении двух лет. пока я пытался спасти брак, который спасать не стоило. В итоге, я начал переносить операции, на 12, на час дня, потому что просто не мог встать раньше 11-и. Любой, кто был в депрессии, знает, каково это. Я буквально не мог вылезти из-под одеяла.
И вот, вы в университетской клинике, где все всё про всех знают, и ситуация коллегам предельна ясна, соответственно, и обращаться ко мне стали реже. И с уменьшением числа пациентов я все глубже впадал в депрессию, пока не понял, что вовсе больше не могу работать. Что, в общем-то, ничего и не меняло, потому что у меня совсем не осталось пациентов.
По совету своего врача, я лег в острое психиатрическое отделение при нашей клинике. И коллеги, знавшие меня еще со времен мединститута, работавшие в отделении, говорили: "Не волнуйся! Через шесть недель ты вернешься в операционную, все будет хорошо". Вы знаете, что такое "вешать лапшу"? Так вот это была именно лапша на уши. Знавал я людей, которые враньем себе там контракты продлевали. (смех) В общем, со мной у них ничего не вышло.
Но не так уж было и просто. Поскольку тогда, когда я оттуда выписался, то был в абсолютно неработоспособен. С трудом замечал что-либо даже в полутора метрах. Я спотыкался при ходьбе, сутулился. Редко мылся. Не брился. В общем, полный ужас. И было понятно — не для меня, потому что я в тот момент вообще ничего не понимал — что мне нужна длительная госпитализация в жутком месте под названием "психбольница". И в 73-м году, весной, меня положили в Институт Жизнедеятельности, также называемый Хартфорт Ретрит. Он был основан в 18-м веке. Самая большая психиатрическая больница в Коннектикуте, не считая огромных публичных лечебниц, существовавших в то время.
Там испробовали все методы, какими владели. Пробовали обычную психотерапию. Пробовали все существовавшие на тот момент лекарства. А у них был и Имипрамин и прочее... Тиоридазин, да кто его знает, что еще. Не произошло вообще ничего, кроме желтухи от одного из этих препаратов. Наконец, поскольку в Коннектикуте я был хорошо известен, они решили собрать консилиум. Весь врачебный персонал собрался вместе, и позже я узнал, что случилось.
Они посовещались и решили, что ничего нельзя сделать для этого хирурга, отгородившегося от внешнего мира, который на тот момент был совершенно разрушен не только депрессией и чувством своей бесполезности и неадекватности, но и одержимостью, навязчивыми идеями о совпадениях. Были числа, увидев которые я впадал в жуткое отчаяние, совершал всякие ритуальные действия. Ужас, кошмар. Помните, как ребенком вы старались не наступать на трещинки в асфальте? А я был взрослым человеком наглухо замороченным на всех этих ритуалах, меня буквально колотил, а голову переполнял первобытный страх. Вы видели эту картину Эдварда Мунка, "Крик"? Каждое мое мгновение было таким криком. Это было невыносимо. Вот они и решили, что терапия не помогает, что больше методов лечения нет. Ну, то есть был один метод, который как раз в Хартфорде впервые применили в начале 40-х годов, и можете себе представить, что это было. Префронтальная лоботомия. Значит, они решили — повторюсь, я этого не знал, все это я выяснил позже — что единственное, что можно сделать для человека 43-х лет, это лоботомия.
Как и в любой больнице, был ординатор, котрый вел мою историю болезни. Ему было 27 лет, мы встречались два–три раза в неделю. И, конечно, ведь я там был уже 3 или 4 месяца, он попросил слова на консилиуме, и его выслушали, потому что он был там на хорошем счету. Полагали, что у него будет по-настоящему выдающееся будущее.
Он собрался с духом и сказал: "Нет. Я знаю этого человека лучше всех. Я множество раз с ним встречался, а вы — лишь изредка, или вообще только читали отчеты и так далее. Я в самом деле искренне уверен, что проблема заключается исключительно в депрессии, а все навязчивости лишь её следствие. Вы же знаете, что происходит после лоботомии. Результат может быть любым. В пределах от "ужас" до "ужас-ужас". В самом лучшем случае, у него пройдут навязчивости, возможно, прекратится и депрессия, но он станет эмоционально уплощенным, и он никогда не вернется в хирургию, никогда не будет любящим отцом для своих двух детей, его жизнь изменится. Если же результат будет среднестатистический, то он закончит как в "Полете над гнездом кукушки", то есть превратится в овощ до конца дней своих.
Он сказал им — может, попробуем электрошоковую терапию? Знаете, почему они согласились? Чтобы посмеяться над ним. Подумали, "ну назначим десяток сеансов, потеряем немного времени, делов-то. Все равно это ничего не изменит." Стало быть, назначили курс из десяти сеансов. Обычно, к слову, назначали от шести до восьми, и сейчас назначают от шести до восьми. Ко мне подключили провода, усыпили, вкололи миорелаксант... Шесть сеансов — не сработало. И семь тоже. И восемь. После девятого я заметил... и было здорово, что я вообще хоть что-то заметил — — я заметил перемену. После десятого — значительную перемену.
Он доложил об этом, и нам разрешили провести еще 10 сеансов. И опять, ни один из них — — их было человек семь или восемь — не думал, что это что–то изменит.. Они считали, что это временное улучшение. Но, — о чудо — к 16-му, 17-му в моем самочувствии произошли разительные перемены. После 18-го и 19-го я наконец стал спать ночью. А после 20-го у меня появилось ощущение, на самом деле появилось, что я смогу это преодолеть, что я достаточно силен, чтобы волевым усилием изгнать из себя навязчивости. Выйти из депрессии.
Я все еще помню, и никогда не забуду, как, придя в столовую воскресным утром 4-го января 1973-го года я стоял посреди столовой, один, и думал: "Да, теперь у меня хватит сил это сделать ". Такое ощущение, будто провода, туго навитые в моей голове, вдруг отключили и я смог мыслить здраво. Но мне нужна была формула. Что-то, что я мог бы говорить себе, когда меня опять начали бы одолевать навязчивости. Те, кому нравится творчество Гилберта и Салливана вспомнят оперу "Раддигор", вспомнят Безумную Маргарет, она была замужем за парнем по имени сэр Деспард Маргатройд. И слетала с катушек всю пьесу через каждые пять минут . Он сказал ей: "Нам нужно слово, чтобы возвращать тебя в реальность, и это слово, милая, будет "Бейзингсток". В общем, каждый раз, когда она слегка съезжала с катушек, он говорил "Бейзингсток!", и она тоже говорила "Бейзингсток, да-да." И на некоторое время все становилось нормально.
Ну, вы понимаете, я из Бронкса, я не могу говорить "Бейзингсток". Я придумал кое-то получше, и весьма несложное. Это была фраза "Ну и хер с ним!" Значительно лучше, чем "Бейзингсток", по крайней мере для меня. И это сработало, богом клянусь. Каждый раз, когда меня накрывали навязчивости, еще раз повторюсь — после 20 сеансов электрошоковой терапии, я говорил "Ну и хер с ним." И дела шли все лучше и лучше. Через три или четыре месяца я выписался из больницы ии вернулся к хирургии, я опять смог работать в коллективе. Не в Нью–Хейвене, но неподалеку. Я проработал там три года, после чего вернулся в Нью–Хейвен. На тот момент я уже снова женился, и привез жену с собой — чтобы быть уверенным, что смогу с этим справиться. Мои дети вернулись, чтобы жить с нами. Потом у нас родились еще двое. Я реанимировал свою карьеру, все пошло даже лучше, чем раньше. Я вернулся в университет и начал писать книги. Знаете, это была прекрасная жизнь. Это было, как я говорил, около тридцати лет назад. Я прекратил оперировать примерно 6 лет назад и, как многим известно, окончательно стал писателем. Это время было очень захватывающим, очень счастливым.
Время от времени мне приходится говорить "Ну и хер с ним!" Время от времени у меня начинается депрессия, я зацикливаюсь на чем-то. То есть до конца от всего этого я не избавился. Но мой метод работал. Всегда срабатывал. Почему же я, никогда об этом не рассказывавший, решил поговорить об этом сейчас? Те из вас, что знают о моих книгах, знают, что одна из них — о смерти и умирании, другая — о человеческом теле и духе, третья — о мистических переживаниях, и все они связаны с моим личным опытом. Читая эти книги, кто-то может подумать — и я получаю тысячи писем от людей, которые так считают — что они основаны на моей жизни, что именно я изображен в этих книгах, история начала моей жизни, и я лично справился с какой-то бедой. Что я тот, кто хлебнул в юности — даже хлебнул сполна — испил до дна чашу горького отчаянья, и вышел в итоге не просто не сломленным, но окрепшим. Я во всем разобрался, и теперь могу давать людям советы о смерти и умирании, о непознанном, о человеческом духе.
Мне за это всегда было стыдно. Я ощущал себя неким самозванцем, потому что мои читатели не знают того, о чем вам сейчас рассказал. Понятно, что об этом знают некоторые в Нью–Хейвене, но широкой публике это неизвестно. Так что одна из причин, по которой я сегодня сюда пришел, этакий шкурный интерес, избавиться от своего бремени и сказать, что книги эти написаны вовсе не безупречно разумным человеком. Но более важен, как мне кажется, тот факт, что очень значительная часть сегодняшней моей аудитории — младше тридцати. Ну, то есть, много, конечно, и тех, кому сильно за тридцать... Люди младше тридцати, а по мне это почти все вы, да даже скажу что и все, они или на пороге великолепной успешной карьеры, или уже делают великолепную успешную карьеру. С вами может случиться что угодно. Всё меняется. Несчастные случаи... Или что-то из детства возвращается и преследует вас. Вас может выбить из седла. Я надеюсь, что ни с кем из вас этого не произойдет, но это вполне может случиться с некоторыми из вас.
У тех, с кем этого не случится — будут какие-то другие неприятности. И если я, нищий духом, да вообще не имея духа в 70-х, без перспектив к выздоровлению, как полагала та группа очень опытных психиатров, если я смог выкарабкаться из этого, поверьте, кто угодно сможет выкарабкаться из любой неприятности, что может случиться в жизни.
А для тех, кто постарше, кто уже прошел через что-то, может и не столь плохое, как моя история, но кто прошел через трудные времена, может быть, потерял все, как я тогда, и смог начать все заново, для них некоторые вещи будут очень знакомы. Есть путь к излечению. Путь к избавлению. И к воскрешению. Тема воскрешения существует в любом обществе, известном науке. И не только потому, что мы фантазируем о возможности исцеления и воскрешения, но и потому, что оно реально происходит. И весьма часто.
Может быть, самая известная история о воскрешении, за исключением затрагиваемых религиями, это древняя легенда о птице Феникс, которая каждые 500 лет сгорает и возрождается из пепла, чтобы продолжать жить жизнью, еще более прекрасной, чем раньше. Ричард, большое спасибо.
